Александр Русов - Самолеты на земле — самолеты в небе (Повести и рассказы)
Сандвичи, салатики, трансильванские штучки…
Дракон исчезал, растворялся, расползался. Люди-муравьи растаскивали по кускам его огромное черное тело. И каждый выходящий из дверей Национальной галереи был весел и пьян и исполнен гордости за то, что выполнил свой долг: укрепил ранее наметившиеся контакты и завязал новые научные связи.
ГОРА
Утром следующего дня я карабкался на будайскую гору Геллерт. Гора носила имя венецианского епископа, колесницу которого взбунтовавшиеся язычники сбросили с вершины. Когда-то здесь, на месте разросшегося парка, произрастал прекрасный виноград, а по ночам ведьмы устраивали на горе шабаш, собирались для обсуждения своих зловредных планов и заключали блудный союз с чертом. В древних документах многочисленных судебных процессов по обвинению в колдовстве не раз говорилось, что обвиняемые по ночам прибывали на гору Геллерт верхом на метле.
Прилетали сюда некогда Мастер и Маргарита, и волшебная Гора была пристанищем их несчастливой любви. Разве не здесь, не на высоте птичьего полета, наконец-то посчастливилось Мастеру закончить свой роман о пятом прокураторе Иудеи, а доценту Андрею Березкину выступить в роли судьи? Но не исключено, что то были иные горы.
Во многих старинных городах есть они — обиталища ведьм, чертей, экзальтированных юношей. Есть такая гора в Москве, есть во Львове, в Ереване и в Таллине. Ее высота и доступность кружат головы молодым, навевают сладостные воспоминания старикам, и плетутся вокруг горы тонкие кружева легенд для еще не родившихся. Такие горы привлекают бесчисленное множество туристов и иностранцев — любителей достопримечательностей, охотников до чужих легенд.
Увы, Геллерт оказалась маленькой Ай-Петри, горой романтической и неприступной, когда смотришь на нее со стороны моря, и вполне доступной при более близком знакомстве с ней. Но что-то значительное все-таки сохранилось в ее облике с тех пор, когда преследуемые гуннами племена, кочующие в поисках новой родины, перешли через Дунай у ее подножия, там, где теперь Эржебет хид — самый юный мост Будапешта.
Сворачиваете на тропу с широкой дороги, ступаете на газон, на который одному богу известно, можно ли ступать, и попадаете из туристического мира IBUSZ в незатоптанный мир Горы.
Когда до вершины остаются считанные шаги, вы останавливаетесь, чтобы отдышаться. Вершина означает половину пути, самую трудную ее половину. Дальше дело пойдет легче — как-никак спуск.
Приближаясь к вершине горы Геллерт, я приближался к половинному сроку моего пребывания в Венгрии. Была среда, четвертый день, если считать с того момента, когда наш самолет приземлился на будапештском аэродроме. Половина экспериментов позади, методика отработана, кинетические точки первых четырех дней заграничного опыта нанесены на график. До вершины несколько десятков шагов, несколько часов жизни в Будапеште — целая вечность для недолгого века командированного на восемь дней иностранца.
Вершина. Памятник. «Советским героям-освободителям — благодарный венгерский народ». Память о тех, кто погиб, чтобы вернуть жизнь городу. Чтобы спустя четверть века мы могли собраться здесь на свой научный симпозиум — венгры, русские, итальянцы, немцы.
Туристы. Они осматривают панораму Будапешта. Возлюбленная Маргарита глазами туристов. Маргит — неотъемлемая часть рабочей программы IBUSZ. «Еще раз обращаем ваше внимание… Незабываемое впечатление! Экскурсия по городу, обед с национальными венгерскими блюдами и венгерскими винами. Выставка цветов. Посещение знаменитого, ставшего символом Будапешта здания парламента, построенного в неоготическом стиле. Показ мод в одном из лучших венгерских салонов. Посещение одного из элегантных открытых бассейнов Будапешта. Программа может быть расширена посещением винной катакомбы в Будафоке — центре венгерского виноделия, где участники будут обслужены обедом. Предусматривается, что произведения Баха и Листа будут исполняться органистом Дьёрдьем Пешко, артистом европейской знаменитости. Перед туристами открыты широкие возможности для спорта и приятного времяпрепровождения…»
Вниз, под гору, быстрее, чем наверх. Незаметнее как-то. Ты легок, как планер, и кругами, кругами планируешь вниз. В просветах между деревьями мелькает лик Маргариты. В дымке непогоды, в тумане дождливого дня. Разве был тот день серым, дождливым? Да, кажется, так. В записной книжке следы дождя. Несколько слов расплылось, и теперь их невозможно разобрать. На всей странице неповрежденной осталась одна фраза: «Будапешт, как в чаше, — в полукружье холмов».
Вниз, вниз. Затейливый узор эстакады, ажурный серебряный Эржебет хид. А вот и трамвайчики, шум машин, приходский костел Эржебет с двумя зелеными главами на той стороне Дуная. Возвращение на землю.
ЛИЦО БУДЫ
С чего пришла мне тогда в голову эта сумасбродная мысль — искать на улицах Буды Эржи Венцел, мою институтскую приятельницу? И почему именно в Буде, а не в Пеште, например? И почему бы попросту не обратиться в справочный стол?
Какие только романтические фантазии не внушают волшебные горы, каких глупостей, безумств и подвигов не совершаем мы, подчиняясь их приказу! Впрочем, то была спасительная фантазия. Спасибо ей.
Определив, что нахожусь на Хедьялья ут, и свернув направо, в карту я больше не заглядывал, так как мог встретить Эржи в любой улочке, на любом перекрестке, и карта в данном случае была бессильна помочь мне. Оставалось целиком полагаться на случай.
Буда — особенный город. Во-первых, он менее люден, более тих и зелен, чем Пешт. Во-вторых, по характеру рельефа он ближе, пожалуй, к южным городам. В-третьих, он более стар. Если Пешт выглядит городским красавцем, богатым и галантным, то Буда — скорее житель гор, несколько скрытный житель. Какая-то постоянная сжатость скул, затаенная робость и сила ощущаются в его домах, крутых улицах и спусках-провалах к реке.
Я бродил по Буде, всматривался в лица прохожих, искал Эржи. Узнаю ли? Конечно, узнаю!
Эржи Венцел… Мы курили на ступеньках рядом с дверью институтской кафедры, обитой черной клеенкой. Задумавшись, она едва касалась пальцами губ и привычно поправляла светлые легкие свои волосы. В тот летний день тысяча девятьсот шестьдесят седьмого года, когда мы забрались на львовскую гору… Но как попали туда? Ведь в шестьдесят третьем она уехала в Будапешт, и мы больше не виделись.
Тем не менее память (или фантазия?) настаивает: в шестьдесят седьмом году во Львове. «Знаешь», — говорила она… Так забавно произносила это слово: долгое «а» и слишком мягкое «ш». Разве у нее был акцент?.. Львов, закарпатская деревушка восточнее Ужгорода, горы, деревья неимоверной величины, Эржи, первая повесть о любви, долге, страстях человеческих. Она говорила, что чувствует себя здесь как дома… Действительно, с Будапештом, который я видел теперь, много общего. Белые цветы табака в окнах, брусчатка, жалюзи, балкончики с витой загородкой. Рококо. Карнизы, барельефы. Белое, серое, светло-зеленое. И вдруг как вызов — ярко-красная мальва на подоконнике…
Кристина кёрут…
Может, ее звали Кристиной? У нее были черные блестящие волосы, и она решительным жестом отстраняла их. Нет, нет. Я больше придумываю, чем вспоминаю, вернее, вспоминаю когда-то придуманное. Или новый опыт усиливает, оживляет, делает сиюминутными старые впечатления? Это только кажется, что можно куда-то уехать, поменять место жительства, зажить новой жизнью. Где бы мы ни были, в нас неизбывно продолжается старая жизнь — дни нашей юности, судьба того, первого, дома, города.
Ее звали Эржи Венцел… Тысяча девятьсот шестьдесят третий год, шесть лет назад. Мы, еще студенты, сидим с ней на ступеньках перед кафедрой и не знаем, что в шестьдесят седьмом уедем в закарпатскую деревеньку. В том самом шестьдесят седьмом, во время работы над первой повестью, после того как в шестьдесят третьем она навсегда уедет в свой Будапешт.
Странный город. Точно вымерший. Может, потому, что идет дождь? Кто живет в этих домах, в старинных дворцах? Мы с Эржи Венцел.
— Ты меня любишь?
— Я люблю тебя.
Какой у нее был голос? Почти слышу его, готов услышать: голос в Карпатах…
Пожалуй, все это было уже. Гораздо раньше, с другими и у других. В Праге. (Гора, дом на исходе пригорода. Тысяча девятьсот двадцать четвертый год…) Или в Марбурге? (Когтистые крыши, деревья, надгробия…) Или на станции Деревня, на Волшебной горе, где-то в районе Ретийской цепи?..
Было и, наверно, еще не раз будет.
Ее звали Эржебет Венцел, студентку из Будапешта. «Ты странный, — говорила она. — На тебя иногда находит, и ты начинаешь придумывать то, чего вовсе не было. Я, правда, тоже странная. На меня тоже — когда как. Хорошо, — говорила Эржи Венцел, — хорошо быть чуточку странным. Совсем чуть-чуть. Как ты думаешь?»
